Трагедия Антигоны чиста и возвышенна. Это жертвенный подвиг. Трагедия Креона страшна и черна. Это картина разрушения личности, борьба с самим собой, гибель в пустоте, без опоры на какие-либо «моральные ценности» — при полном осознании вины и катастрофы.
Чтобы выразить свое отношение к войнам, занять четкую антимилитаристскую позицию, Джон Арден сочинил притчу о сержанте-дезертире Масгрейве, агитировавшем угольщиков против войны. Пьеса «Танец сержанта Масгрей-ва», написанная в 1959 г.,- еще не историческая пьеса. Сам автор обращает на это внимание, обозначив в подзаголовке — «неисторическая парабола». И время действия в ней не очень определенно: где-то между 1860 и 1880 гг. «Ничего страшного, если даже костюмы будут из эпохи Киплинга, как это было в лондонской постановке»,- заверяет Арден в предисловии. Время может быть удалено несколько больше или меньше,- но существенно то, что оно уже оторвалось от современности. Важно и изобразительное решение пьесы, также данное самим автором: черные дома, черный уголь, черные костюмы угольщиков на белом снегу, алые мундиры солдат и шлемы с блестящими металлическими шипами. Важны броские локальные краски, емкие философские обобщения, как и подобает в аллегорическом, иносказательном произведении.
Человек есть конечное существо, в нем не раскрывается бесконечность, и смерть принадлежит к его структуре. Сартр и Симона де Бовуар готовы видеть в смерти полояштельные достоинства. Мне представляется эта современная направленность поражением духа, упадочностью, смертобожничеством.
Разные стилевые тенденции объединяются в постановках Вилара в гармоническое целое, в единый ансамбль. Ибо они пропущены через восприятие современного художника, творчески освоены им и органически слиты с новыми достижениями реалистической европейской режиссуры — с искусством психологического реализма.
Очень горяч и интенсивен был порыв молодых авторов к современной действительности, желание разобраться в повседневных национальных делах./ Но довольно быстро произошло видимое отступление к истории, к «мифотворчеству». Исторический маскарад, исторические костюмы оказались крайне необходимыми для дальнейшего обсуждения современных проблем. Также все настойчивее, определеннее стала проявлять себя к началу 60-х годов склонность молодой английской драмы к притче, возвышенному философствованию, назиданию.
Искренность, правдивость и простота — основные требования исполнения. Вилар не допускает никакой фальши, никакого позирования: они будут замечены зрителем сразу же, поскольку игра идет «крупным планом». Актер, не защищенный сценической рамой, не отделенный от зрителей рампой, не поддержанный декорацией, аксессуарами, играет на голых подмостках, на просцениуме, прямо перед зрителем.
Инженер, джазовый трубач, шансонье, романист, киноактер, остроумец, джазовый критик, переводчик, специалист по научной фантастике и драматург, Виан в равной мере отдавался всем своим занятиям. С «детьми абсурда» его роднила ненависть к лицемерию, ханжеству и казенному оптимизму тех, кто, как ни в чем не бывало, вернулся ко всему, что, казалось, навеки было скомпрометировано войной, к той «ярмарке на площади», абсурдность которой стала еще яснее видна после лет оккупации.
Ануйль мотивирует подвиг Антигоны с позиций конкретно-исторических и социально-философских — с позиций современности и на уровне мышления современности. Он отвергает понятие «рока» и ставит на его место понятие «истории» и «общества». Орф больше верит иррациональному «року», хотя и не так безусловно, как Гельдерлин. Орф рельефно и последовательно показывает три пути становления и само-сознания личности в столкновении с внеличным «законом государства».
Логика развернутых диалогов была представлена на сценах театров абсурда, как брехня, и заменена системой продуманных нелепостей. Сама «субъективность» Сартра, будучи вывернута наизнанку, оказалась не чем иным, как очередной вариацией «объективации» мира все той же «проклятой необходимости», а отнюдь не пресловутой свободы.
Конечная ситуация во всех пьесах тетралогии мрачна: не поддавшись всеобщей нивелировке, оставаясь самим собой, Беранже оказался один. Один на один с убийцей, один среди стада носорогов, один перед лицом смерти, один, охваченный ужасом при воспоминании об арсенале бомб, увиденных среди прочих чудес во время полета. Поиски абсолюта привели к мрачным результатам. Нигилистический смех над абсурдностью и уродством социальной жизни сменился мучительным переживанием кошмаров изолированного, «подпольного» бытия.