Маленький человек

Интеллектуалисты,- если оставить в стороне Ибсена, Шоу, Пиранделло,- они, при всей их односторонности (в ту или другую сторону), были гуманистами. Тяжела была эта миссия — в целях защиты гуманизма отказаться от категорий добра, любви, совести и даже долга. Интеллектуалистам пришлось это сделать. Теперь, если присмотреться к документальной драматургии, к театру, включающему документ в систему своих выразительных средств, к повести, повествование которой особым образом сочетает исповедь отдельного лица с бесспорностью исторических документов; наконец, к кинематографу, который в наши дни исследует фашизм как историческое и нравственное уродство века, вооружившись всеми видами документации, графики и публицистики,- если ко всему этому присмотреться, мы в глубине заметим словно бы какой-то силуэт. Это двойник художника-документалиста; это черная тень философствующего и поглощенного политикой интеллектуалиста 40-х годов, который теперь сам стал персонажем исторической драмы. Его авторская роль кончилась, осталась маска. Маска эта «просматривается» сквозь драматургические конструкции, скажем, «Марата» Петера Вайса.

Если маленький человек в брехтовской системе был страдательным и ничего не решающим лицом истории; если нравственные категории тоже ничего не решали и обстоятельства неумолимо превращали «доброго» человека в злого, то в документальной драме (так же, как и в прозе, кино, поэзии) нравственная, личная и духовная сторона дела играют роль наиважнейшую.

Такова главная, на первый взгляд парадоксальная, суть современного «документализма» в искусстве.

Личность мыслится этим направлением гораздо более целостно. Героизация человеческого поступка (решения, выбора) теперь предстает как мнимая субъективность, как функция все того же жестокого «царства необходимости».