Особенное возмущение

Особенное возмущение в этом смысле вызвали финалы «Ночей Кабирии» и «Сладкой жизни». В том, что воинствующий логист но понял утверждающих жизнь интенсивных метафор Феллини, нет ничего удивительного. Странно другое. Странно, что писатель, никогда не придававший значения любви, негодует по поводу трагической судьбы любви в феллиниевых картинах. Создается впечатление, что, когда речь идет о понятиях надежды, тут Сартр возражает против просветленности финалов Феллини; когда же речь идет о любви, то тут он хочет чуть ли не «хэшшэнда». Такое непонимание художника философом — ситуация одна из самых печальных и характерных.

Если же свести все дело к логике, то надо напомнить, что одним из самых героических требований экзистенциализма к человеку было: «действие без надежды на успех». Если бы у Антигоны была надежда, она никогда не совершила бы своего одинокого подвига. Отними у Джельсомины надежду, она умрет под забором. Такова поэтическая логика, которая отличается от житейской и политической.

Сартр не принимает, не воспринимает самой интенсивности поэтических метафор такого рода поэзии, ее лиризма и красочности, ассоциативности и живописи ее языка. Сартр — логист. Любой «подтекст» он отрицает в принципе; тут уж он француз больше, чем сам Флобер, о котором он пишет сейчас книгу. Когда зашел спор о Чехове, которого Сартр страстно любит, как ни странно, Сартр утверждал, что у Чехова все содержание целиком выражено в словах, в диалоге. На первый взгляд это соответствует реплике самого Чехова, однажды брошенной им: «У меня же все написано»-Действительно, написано все; однако читается это «все» в разное время по-разному — таков закон общения человечества с Чеховым. Сартр формулировочен от начала и до конца и инакомыслящих ни в искусстве, ни в политике не терпит.