Особенный ригоризм

Полюбил Россию, в ней увидел духовные резервы свободы. Он любит молодую русскую поэзию, вернее — самый факт бурного цветения поэтов. Любовь, впрочем, не всегда означает понимание. Особый жесткий схематизм и захлестывающий политический азарт — качества, сыгравшие столь положительную роль в годы войны,- в сегодняшней обстановке иногда мешают Сартру разобраться в новых явлениях.

Особенный ригоризм проявляет «пророк времен войны» в тонкостях художественного творчества. Все то сложное в современном искусстве и литературе, что не поддается чисто аналитическому и чисто политическому подходу, Сартр отрицает или проявляет по отношению к этому сложному весьма характерное непонимание. Примеров много. Так, он не приемлет творчество Феллини. Неприятие это есть акт глубокой последовательности. Само по себе оно обнажает пропасть между двумя эпохами. Ведь было время, когда Сартр был властителем дум европейской молодежи. Поколение родившихся в 1920 году считало вершиной гражданской поэзии «Мухи» и шедевром трагедийной лирики «Эвридику» и «Антигону» Ануйля. Попробуем понять логику неприятия Сартром поэзии Феллини. Суть коренится, конечно, в двух идеях: в идее бога, т. е. понятия веры, с которым Сартр боролся не на жизнь, а на смерть, и в идее надежды. Последнюю экзистенциализм не признавал принципиально. Либо гордая свобода, либо расслабляющая надежда — так ставили они тогда вопрос- С этой точки зрения совершенно естественно, что философа «свободы без бога» возмущают феллиниевы финалы. Отлично понимая, сколь они выразительны, Сартр усматривает в них именно расслабляющий мотив надежды и карнавал «ангелов». Что же касается щемящей ноты тоски, которая одновременно с надеждой звучит в феллиниевых карпа вальных финалах, то все это воспринимается Сартром как поражения любви, свойственный, по его мнению, Феллини.