Романтическая абстрактная постановка вопроса

Для Данте с его средневековой иерархией ценностей вопрос решался проще: насильники, разделяющие свой грех с животными, несут за него в аду не такие суровые кары, как обманщики, чей грех присущ одному лишь человеку. Для тех, кто в наше время пытается определить, чей грех больше — общественной машины буржуазного общества, этого воплощения обмана, или кровожадного дикаря, которого машина либо перемалывает, либо использует в своих интересах, как это делали нацисты,- задача оказывается не из легких.

Романтическая абстрактная постановка вопроса усложняется историческим опытом и жизнью, однозначное решение уже не удовлетворительно. Подобный вывод делает, например, английский драматург Р. Болт, комментируя свою пьесу «Кроткий Джек» (1963): «Мир чистого разума и мир чистой импульсивности в равной мере непригодны для человеческих существ». Но тем не менее всякая попытка эстетически преодолеть человеческое одиночество в мире отчуждения, однобоко трактуемого как продукт рациональной деятельности, приводит к созданию иллюзии общности в дионисийском экстазе. Его современные эквиваленты в жизни — наркотики, шамански-монотонное пение популярных «идолов» под оглушающий аккомпанемент электрогитар, вводящие в ритмический транс танцы. И театр, генетически близкий к подобным крайностям (вспомним о происхождении трагедии), пытается найти свой путь, совмещая рационализм Брехта и сенсуализм Арто. Подходящим материалом для такого эксперимента стала пьеса Петера Вайса «Преследование и убийство Марата, представленное пациентами сумасшедшего дома в Шарантоне в режиссуре маркиза де Сада».