Светлые залы

Если драматурги и заводят иной раз читателей в рестораны, то не думайте — отнюдь не в их просторные, светлые залы с охлажденным воздухом и мелодичным звоном ножей, бокалов, сменяемых тарелок, мы попадаем тогда прямехонько на кухню, где готовится пища. На кухню, где царят духота и гвалт, где снуют в бешеном ритме потные, обалдевшие люди. На кухню, похожую на преисподнюю, в которой повар — Вельзевул, а официанты — его подручные, готовящие адские зелья. Кухня — место ссор, драк, преступлений. «Кухня» — так и назвал свою пьесу Арнольд Уэскер, а в предисловии к ней заметил: «Мир мог быть сценой для Шекспира, для меня он — кухня: люди появляются, исчезают и не задерживаются настолько, чтобы успеть понять друг друга; дружба, любовь и вражда забываются, едва успев возникнуть». Мир-кухня с ее чадом и дрязгами, общество-казарма, современная жизнь — словно гигантская рыночная площадь с непрерывными сделками, жаждой наживы и обмана — такой предстала действительность в пьесах, написанных и поставленных в Англии в конце 50-х годов.

Но если в первые годы о приверженности молодых драматургов к натурализму писали как о чем-то само собой разумеющемся, то затем, очень скоро, все чаще н громче стали звучать голоса, не согласные с этой точкой зрения. Все очевиднее становилось, что первоначальное представление ложно, что гневающаяся, протестующая английская драма, заявившая о себе как о социальной драме нового типа, не является ни натуралистической, ни бытовой, проявляя весьма своеобразное и острое отношение то резкой антипатии, раздражения, то почти полного равнодушия к натуре изображаемой жизни, что, наконец, это отношение сложно и интересно обусловлено как традициями английских литературы и театра, так и новейшими экспериментами послевоенного европейского искусства в освоении быта.