Самообвинения Креона, его последние реплики сопровождаются надтреснутым скорбным тембром английского рожка. Чисто-речевой тембр, «иррациональный», органически противопоставленный вокальному и инструментальному, тоже имеет свою фоническую и смысловую функцию в этой точно рассчитанной партитуре: он появляется в минуты наивысшего волнения и растерянности (после прорицания Тиресия, после самоубийства Эвридики и др.). Так обстоит дело с «интерпретацией современными средствами».
Когда героический разум Ибсена сменяется под пером Шоу разумом политическим, реальным, разумом, учитывающим конкретно-исторические обстоятельства и к ним приспосабливающимся,- вот это — не сам Шоу, конечно, но такой склад мышления — уже становится одним из объектов осмеяния самыми различными направлениями западноевропейского искусства 50-х годов, которые занялись «низвержением идолов и иллюзий». Сама длинная жизнь Шоу, а также симптоматическая парабола его мировоззрения — от фабианства до культа сильной личности, от бухгалтерского идеала (счеты, на которых считает дочь миссис Уоррен,- образ, с которым как бы полемизирует Чехов в финале «Дяди Ваий»: трагические счеты Войницкого сопровождали сухим звуком своих костяшек романтический стон Сони насчет неба в алмазах; у Шоу наоборот — дочка намерена трудом исправного клерка ретроспективно «осмыслить» профессию своей матери) — до фантазий позднего Шоу на тему сверхчеловеческого «мафусаильства», дьявольского донжуанизма и прочее — все это в мрачном и четком освещении 50-х годов стало выглядеть как капитуляция «реалистической» разновидности европейского разума перед лицом глобальной,- казалось тогда,- трагедии человеческого сознания.
Очень личную, автобиографическую ноту внес в современную английскую драму Брендан Биэн. Он выразил собственную боль, скорбь и горечь. Он унаследовал от далекого предка Свифта и от недавнего предшественника Шоу весьма скептическое отношение и к ирландцам, и к англичанам одновременно. Но в его голосе появились и новые оттенки. Сложной, противоречивой выглядит сегодня борьба за независимость в Ирландии, лишь небольшой клочок которой остался подчиненным Англии. Далеко не все благополучно и в той части страны, что формально получила свободу и независимость. Отсюда — еще более терпкий вкус горечи в пьесах Биэна, особенно неожиданное, острое смешение героики и буффонады, трагедии и фарса в изображении повседневных дел истинных и мнимых ирландских патриотов.
Стилистическая манера Орфа вовсе не была выработана им специально в целях реставрации древней музыки. Музыкальный язык Орфа универсален для всех его произведений. Он противостоит одновременно и позднему немецкому романтизму, и принципам нововенской школы, и общеевропейскому неоклассицизму. Для этого стиля опера как музыкально-театральный жанр так же устарела, как соната или симфония, и единственный приемлемый для Орфа путь — поиски новых соотношений музыки и слова, при которых музыка должна усиливать воздействие слова и выступать в служебной по отношению к нему роли. По сравнению с традиционной оперой, у Орфа соотношение музыки и слова обратное: в опере музыка замедляет течение действия и затрудняет различение смысла слов; у Орфа же музыка способна ускорить произнесение текста и средствами специфической акцентировки облегчить понимание его смысла. Развивая дальше тезис об интерпретации Софокла современными средствами, напомним также, что Орф в «Антигоне», уже будучи зрелым мастером, неожиданно ставит смелый «авангардистский» эксперимент, где не только реализуется лозунг «долой оперу», но и распадается сама идея оперного оркестра как единого организма. В «Антигоне» он создает оригинальную драматургию тембров. Для каждого из пяти актов трагедии резервирован свой тембр, который в других ситуациях почти не встречается. В самом начале это совершенно подавляющий всякие инструментальные краски тембр человеческих голосов при рассеянном и скудном сопровождении. Далее включаются твердые и холодные аккорды роялей и штайншпилей. Они создают как бы каменный фундамент. В конце второго акта появляются контрабасы и ксилофоны, разрушающие «окаменелость». В третьем акте вступают арфы, в четвертом — флейты и гобои. Прорицание Тиресия отмечено сигналами труб.
Некоторые из них тогда развили негативизм французской антифашистской драмы до новых пределов, учитывая новые обстоятельства истории.
Речь идет не о моем сочинении, а о трагедии Софокла, за которой стоит целый мир». Попытаемся разгадать смысл этих слов. Прежде всего, как можно интерпретировать Софокла современными средствами, ни в чем его не изменяя, и какие современные средства имеются в виду? В каком смысле Орф называет свою «Антигону» культовой драмой, противопоставляя ее обычной опере, и какой мир полагает он стоящим за трагедией Софокла?
Что же все-таки хочет сказать Ионеско в «Носороге»? Почему полны фантастических кошмаров пьесы, написанные им ранее? Посрамление ли это разума и проповедь иррационализма, идущая еще от романтиков XIX в., Ницше и сюрреализма? Не совсем так. Ведь фантастика и бредовые кошмары пьес Ионеско не являются альтернативой логики и разума. Они рождаются в результате столкновения «человека без качеств» с логикой. Кошмары, как это часто указано в ремарках, должны вселять в зрителей чувство отвращения, а что это чувство не самоцель, видно в «Носороге».
Проблемы, которые не могли быть разрешены на базе чисто негативного, свободного от идеалов мышления. Считать человека «брошенным в мир» было уже нельзя. Выяснилось, что он не брошен в мир, а хочет жить.
Театр, а за ним и кино делают судоговорение и судебное следствие предметом драматического изображения. Наряду с этим судом в точном смысле слова, политическим и нравственным судом являются пьесы документальные, в которых вершится нравственный суд над людьми и действиями, запятнавшими нашу эпоху кровью миллионов ни в чем неповинных людей. Пародия, как в случае с МакБердом, применяется редко. Как правило, это произведения серьезные, находящиеся на грани трагедии, только трагичным в них является не «субъект» истории, а его жертвы. Но есть и случаи, когда писатели стремятся понять психоло-гию современных МакБердов. Проблема выдающейся личности, находящейся на вершине общественной пирамиды, но играющей антиобщественную роль, интересовала Б. Брехта. Мы имеем в виду не «Артуро Ун», ибо герой этого «трагифарса» был ничтожеством (это — тоже одна из проблем XX в.- ничтожества в роли вершителей судеб человечества), а переработку «Кориолана», над которой писатель работал в последний период жизни. По плану Брехта, пьеса была поставлена «Берлинским ансамблем», осуществившим основную идею драматурга о том, что выдающаяся личность не может осуществлять свои цели и намерения вопреки воле народа, подавляя его и не считаясь с ним. Для Брехта деятель такого рода, каковы бы ни были его личные качества, является фигурой отрицательной. Такой человек не может быть героем.
Идея нового синтетического спектакля объединяет в Орфе музыканта и поэта-драматурга. Ошибочно было бы определять одни его произведения как оперы, а другие как драмы с музыкой. В каждом новом своем сочинении Орф по-разному экспериментирует в слиянии речевого и музыкального начала. В «Бернауэрин» речевые сцены чередуются с музыкальными. В «Сне в летнюю ночь» текст пронизан мельчайшими частицами музыки. В комедии «Хитрецы» использована ритмизованная речь на фоне ударных, без пения.