Нам неизвестно, как теперь отнесся бы Сартр к открытиям советского театра и театра других стран в сферах брехтовской мысли. Да это и не важно. Важно то, что человеческая личность и ее внутренний мир, ее трагические взаимоотношения с миром заняли на современной сцене центральное место. И тут историческая заслуга французских интеллектуалистов не должна быть забыта. Справедливо их убеждение, что исторический процесс отнюдь не безразличен к поведению «отдельных людей»; что только сами люди могут тешить себя иллюзией безразличия к истории. История же к людям, как известно, беспощадна и каждого ставит на свое место. Но именно поэтому такое значение для общества приобретает поведение индивидуума, идея личной ответственности каждого — будь он философ, как Сартр, гений, как Галилей, или просто конторский служащий.
Столь дики и невероятны для него рассуждения о долге, чести, патриотизме, когда он узнает, что ради этих бесконечно далеких и абстрактных материй может погибнуть ирландский парень, ею ровесник, только начавший жизнь, а вслед за ним и он сам:
Особенное возмущение в этом смысле вызвали финалы «Ночей Кабирии» и «Сладкой жизни». В том, что воинствующий логист но понял утверждающих жизнь интенсивных метафор Феллини, нет ничего удивительного. Странно другое. Странно, что писатель, никогда не придававший значения любви, негодует по поводу трагической судьбы любви в феллиниевых картинах. Создается впечатление, что, когда речь идет о понятиях надежды, тут Сартр возражает против просветленности финалов Феллини; когда же речь идет о любви, то тут он хочет чуть ли не «хэшшэнда». Такое непонимание художника философом — ситуация одна из самых печальных и характерных.
Значимость духовной, трагической победы героя измеряется прежде всего реакцией хора, его отношением к акту мученичества. От мистического ужаса перед возможностью этого события в первых строках до восторженного признания его в финале. Вот строки из первого хора.
Все хоры, по предписанию композитора, должны быть предварительно записаны на пленку и транслироваться через репродукторы. Они далеко слышны, и их мощное и в то же время светлое звучание создает «пленэрный» эффект. Некоторые хоровые эпизоды имеют подчеркнуто лирический характер, и все произведение в целом, как бы вопреки трагическому пафосу сюжета, проникнуто светлым лиризмом личного авторского мироощущения.
Эксцентриада не всегда составляет особенность театра этого направления. Иногда сюжеты приобретают черты близости к реальности, но это обманчивая натуральность. На самом деле даже в таких пьесах следует видеть либо гротескное преувеличение, либо перевернутую ситуацию.
Атмосфера несерьезности, игры, водевиля еще более усиливается, когда перед зрителями предстает деятельность теперешней ИРА.
Однако режиссеры Народных театров стремятся сохранить всю полноту и богатство содержания произведений великого драматурга. Именно так была поставлена трагедии «Макбет» на сцене парижского Национального Народного театра (1954). Жан Вилар создал монументальный, проникнутый подлинно шекспировским духом спектакль. Режиссера интересовала как личная судьба трагических героев, так и судьба народа. За кровавыми зловещими событиями драмы в спектакле раскрывалась жизненная борьба между носителями злой воли и защитниками справедливости.
Немецкий гений изучал панораму современного человека в телескоп, как бы на огромном отдалении от нее, он показывал трагедии века общим планом, с учетом гигантской исторической ретроспективы. Француз, воспитанный в школе Декарта, бесстрашно подошел к нашему «веку-волкодаву» вплотную, вооруженный лупой, готовый продемонстрировать человечеству все его уродства.
Критики и теоретики отмечают отсутствие у современного героя «трагической вины», как ее понимала античная эстетика, рабскую зависимость этого героя, «маленького человека», от общественных обстоятельств.