Воображение в искусстве

Мысль их была подавлена объектным миром заботы. Потому-то и воображение в искусстве им представлялось незаконной роскошью, а красота — абстрактным понятием. В творениях интеллектуалистов вы почти не найдете образов природы и образов искусства. Красота бесполезна и лжива, а природа равнодушна — такова атмосфера тех пьес. Страдание человеческое в их сюжетах занимало большое место, но имела значение лишь одна-единственная его форма: физическая пытка. И речь шла в конце концов только об одном: выдержит ли человек пытку. Разрыв между сильным духом и жалкой плотью стал источником драматического конфликта на многие годы. Проблемы добра и любви в те времена не могли возникнуть. Потому у интеллектуалистов — у авторов и героев — не было того, что называется «жизнью человеческого духа» во всем его объеме. Не было и того творческого состояния человеческого духа, которое и есть состояние истинного «быть». У интеллектуалистов не было и не могло быть свободы, а была и должна была быть лишь забота о свободе; не было личности, а была борьба за то, чтобы была личность. Внеиндивидуальное и внеличное их искусство объективно олицетворяло собой то специфическое состояние человека, которое современные философы называют «раненностью злом».

У раненных злом закономерно доминирует «мир заботы». Разум начинает действовать «после падения», по ту сторону отчаяния, в тоске. Это «падший разум». Он требует смерти, чтобы вернуть к себе уважение.

Тут и заключена вся разница потенциалов между интеллектуализмом, поглощенным «сальерианским» «миром заботы», и — подлинной духовностью искусства, принадлежащего «моцартианскому» миру «беззаботности», свободы, поэзии. «Сальерианское» и «моцартианское» начала в искусстве заметил Пушкин.