Возникает вторая важная тема, столь же истрепанная на сегодняшний день критикой, как и «потеря самоидентичности»: тема «некоммуникабельности», разобщенности людей и их принципиальной неспособности к общению. Здесь главное место уделяется критике языка как средства общения. Истоки этой критики — романтическое отрицание безликого слова-понятия, которое не может выразить глубоко индивидуального и сокровенного. Усугубляется она тем, что язык объявляется принадлежащим к сфере «неподлинного существования», находящимся, как выражается Хайдеггер, «во власти диктатуры публичности». Он, следовательно, безличен, штамп языка принадлежит всем и никому, так как не несет печати индивидуальности. Безличные герои Ионеско способны лишь па формальный обмен словами, ничего не передающий. Они замкнуты в самих себе, часто даже не ощущая трагедии этого.
Заменяя один штамп другим, они думают, что соответственно изменяется мир, на самом же деле все остается без изменения. У Жарри один из персонажей провозглашал: «Свобода — это рабство!» Мамаша Пип из пьесы Ионеско «Убийца не для заработка» точно так же демагогически вещает избирателям: «Я обещаю все изменить. Чтобы все изменить, не нужно ничего изменять. Меняют названия, но не вещи… Мы не будем преследовать, но будем наказывать и вершить правосудие. Не будем колонизировать, но будем оккупировать, чтобы освободить. Не будем эксплуатировать, но заставим производить. Принудительная работа будет называться добровольной. Война будет называться миром».