Однако то, что они делают театр доступным трудящимся классам, отнюдь не означает, что театр становится массовым, популярным искусством, «будничным товаром», как телевидение или кино». Со зрителями Народных театров ведется большая и серьезная работа по воспитанию их художественного вкуса и понимания искусства.
Проблема жанров и форм музыкального спектакля столь же далека от разрешения, как и проблема материала, который сегодня подвластен музыкально-сценическому искусству. В 30-х годах драматический театр стоял перед дилеммой: театр условный или театр «реальный», театр «театральности» или театр быта. Современная опера расслоилась под влиянием той же дилеммы. Это видно хотя бы из антагонистичности эстетических принципов Стравинского — и Менотти, Орфа — и Пуленка, Ноно — и Хиндемита. В одних случаях мы имеем условный, метафорический метод, в других — бытовую достоверность материала, пусть даже не современного, а исторического. Однако и театральная условность, и бытовая достоверность в музыкальном театре наших дней равным образом лишили оперу привилегии «нейтральности» по отношению к дискуссионным общечеловеческим проблемам современности.
Была противопоставлена эмоциональность, но не в виде бунта одинокого художника, а почерпнутая из самой жизни. Тогда же и возникло понятие «поэтический натурализм», наглядно иллюстрирующее, как из сочетания двух, казалось бы, крайностей родился определяющий принцип новой английской драмы. На противоположных полюсах они оказались в «театре абсурда», где не заслуживающая никакого снисхождения действительность мертва, а поэзия в результате может быть лишь анархичной.
Благодарный материал для буйной фантазии режиссера дают хроники и трагедии Шекспира. В этих постановках сцена Театра де ля Сите становится то огромной равниной, то осажденным городом, то полем битвы. С остротой и с каким-то неистовством решаются режиссером батальные сцены. Так, битва в «Троиле и Крессиде» изображается как варварская мясорубка. Режиссер словно хочет исторгнуть из уст своих зрителей вопль: «Какое же скотство эта война!»
Литературным предшественником как для него, так и для Ионеско, был А. Жарри. Традиция оказалась усвоенной из-за принципиально схожей позиции художника по отношению к действительности. А «черный юмор» все отрицания естественно рождает образ абсурдного, неустроенного мира, где единственной реальностью оказывается смерть.
Инженер, джазовый трубач, шансонье, романист, киноактер, остроумец, джазовый критик, переводчик, специалист по научной фантастике и драматург, Виан в равной мере отдавался всем своим занятиям. С «детьми абсурда» его роднила ненависть к лицемерию, ханжеству и казенному оптимизму тех, кто, как ни в чем не бывало, вернулся ко всему, что, казалось, навеки было скомпрометировано войной, к той «ярмарке на площади», абсурдность которой стала еще яснее видна после лет оккупации.
Традиции социальной критики, составляющие главное богатство английской реалистической литературы, на первых порах были восприняты и развиты молодыми английскими драматургами довольно оригинальным путем. Они набрасывались на современное общество, не выбирая выражений, яростно и торопливо, проклиная и издеваясь. Критика нередко сводилась к брани, подчас в самом буквальном смысле, так как представители «новой волны» щедро пользовались жаргоном, простонародной речью, обильно пересыпанной самыми непосредственными ругательствами. Они ссорились с обществом по-мальчишески дерзко и по-детски неумело, в меньшей степени готовые к аргументированному, сознательному обличению и анализу, к пристальному сатирическому рассмотрению обстоятельств и условий жизни.
У режиссеров Народных театров нет единых стилистических принципов, но тем по менее легко обнаружить много общего в их эстетических программах. Желание приблизить актера к зрителю продиктовало им поиски новых архитектурных решений сценического пространства. Они выступили против старой формы театра «итальянского образца», который приобрел на Западе характер своеобразного символа коммерческой антрепризы и буржуазного ритуала. Народные театры чаще всего обращаются к структуре античного и елизаветинского театров, как наиболее соответствующих цели создания атмосферы единения между актерами и зрителями и равных условий зрителей в отношении спектакля.
Театр Орфа, сложившийся в 30-40-х годах под влиянием новаторских идей начала века, в известной степени противопоставлен «театру иллюзий», господствовавшему в опере. Вместо буквально и однозначно понимаемого сюжета Орф предлагает иносказание, аллегорию, символ. Вместо действия — иллюстрированный «сценическими картинами» рассказ. Вместо динамичной драматургии — нарочитую статику «картин»; вместо индивидуализированного образа — обобщенный «тип», вместо максимального перевоплощения актера — его «отчуждение» от образа.
Но никогда, быть может, различие их не было столь содержательно и вместе с тем столь сложно, как теперь. Граница между такими парами понятий: знать и творить , иметь и быть , учить и любить , рассуждать и воображать — это и есть граница интеллектуализма. Разница между священной интеллектуальной озабоченностью таких, скажем, разных художников, как учитель свободы Сартр, поэт чистоты Ануйль, трагический Брехт и жестокий Бергман — с одной стороны, и подлинной духовностью искусства, свободой, присутствием личности, моцартианской беззаботностью в творчестве Феллини, Чаплина, Хемингуэя, Мейерхольда, Пикассо — с другой, — как бы ни были трагичны их произведения и какие бы кричащие противоречия нашего столетия они ни отражали. Водораздел этот идет между тем, о чем толкует художник, и тем, что он есть.