Принижение образа народа
Но неверно видеть в пьесе Болта и сознательное принижение образа народа, вроде бы даже надругательство над народом.
В пьесе имеется персонаж, своего рода посредник между театром и зрителями, который вызвал особенно острую полемику после премьеры спектакля. Этот персонаж трансформируется на наших глазах, превращается то в слугу Мора, то в слугу его врагов, то в тюремщика, то в народного заседателя на суде и, наконец, в палача. Чаще же всего он действует просто как отвлеченное лицо от театра — дзанни, конферансье — непринужденно беседует со зрителями, тут же на сцене переодевается, меняет грим, попутно расставляет мебель. Учитывая возникшую полемику, Болт несколько раз комментировал этот образ и каждый раз несколько по-разному. Однажды он написал, что Common Man должен выражать, «то, что свойственно всем нам», что-то такое, «с чем каждый может отождествлять себя». Другой раз он подчеркнул, что Common Man должен быть приятным, а его философия стойкой. В ремарке к пьесе сказано, что Common Man хитроват и ему свойственно чувство юмора.
Жестокий розыгрыш
Да и в самой комнате, стоит лишь погаснуть свету, и возникает жестокий розыгрыш, который устраивает в «Стороже» один из братьев над стариком, воспринимаемый нами как эпизод из фильма ужасов. Один шаг — и обыденность, смешная в своей назойливости (основной источник пинтеровского комизма), вдруг начинает терять устойчивость, от всего можно ожидать любой неожиданности. «Англия Пинтера когда-нибудь так же прочно войдет в сознание, как Англия Диккенса»,- сказала составителям документальной книги об английской молодежи «Поколение X» одна из проинтервьюированных ими девушек. Но это — не доброе одушевление привычной для всех жизни, как у Диккенса. Действительность в глазах Пинтера продала свою душу дьяволу. И виноваты сами люди, добровольно включившие себя в класс вещей, чтобы не быть отягощенными излишним интеллектом и моральными нормами, которые интеллект устанавливает. Подобным обвинением является пьеса Пинтера «Возвращение») вышедшая и 1965 г.
Маленький человек
Интеллектуалисты,- если оставить в стороне Ибсена, Шоу, Пиранделло,- они, при всей их односторонности (в ту или другую сторону), были гуманистами. Тяжела была эта миссия — в целях защиты гуманизма отказаться от категорий добра, любви, совести и даже долга. Интеллектуалистам пришлось это сделать. Теперь, если присмотреться к документальной драматургии, к театру, включающему документ в систему своих выразительных средств, к повести, повествование которой особым образом сочетает исповедь отдельного лица с бесспорностью исторических документов; наконец, к кинематографу, который в наши дни исследует фашизм как историческое и нравственное уродство века, вооружившись всеми видами документации, графики и публицистики,- если ко всему этому присмотреться, мы в глубине заметим словно бы какой-то силуэт. Это двойник художника-документалиста; это черная тень философствующего и поглощенного политикой интеллектуалиста 40-х годов, который теперь сам стал персонажем исторической драмы. Его авторская роль кончилась, осталась маска. Маска эта «просматривается» сквозь драматургические конструкции, скажем, «Марата» Петера Вайса.
Документ и миф
Принято уже в советском театроведении считать Беккета последователем «сартризма». Имеет смысл обратить внимание и на то, что беккетовскио метафоры по своей сценической структуре отталкиваются, как «от противного»,- от гигантских театральных метафор Брехта. Не случайно в режиссуре Питера Брука, в его «Короле Лире» без труда можно увидеть прямое влияние и брехтовской эстетики, и философии экзистенциализма,- в чисто беккетовской интерпретации сцены двух нищих на пустых подмостках, словно огороженных колючей проволокой,- Лира и Глостера.
Хор пожарников
Все особенности проявили себя в творчестве наиболее оригинального представителя швейцарской школы интеллектуалистов — Макса Фриша. Героем его драматургии является безответственный представитель толпы, обыватель. В этом смысле Фриша можно считать прямым последователем Брехта. В пьесах «Андорра» и «Бидерман и поджигатели» Фриш по-брехтовски исследует пристально и беспощадно весь механизм «шкурных» интересов трусости, эгоизма и безответственности толпы Бидерманов, поведение которых и приводит к тому, что они преспокойно терпят у себя на чердаке баки с бензином, холуйски угощают «поджигателей» жирным гусем (снова этот пресловутый символ немецкого филистерства — гусь!) и угодливо дают в руки «поджигателей» спички; затем удивляются, что в их доме начинается пожар.
Отношение к войнам
Чтобы выразить свое отношение к войнам, занять четкую антимилитаристскую позицию, Джон Арден сочинил притчу о сержанте-дезертире Масгрейве, агитировавшем угольщиков против войны. Пьеса «Танец сержанта Масгрей-ва», написанная в 1959 г.,- еще не историческая пьеса. Сам автор обращает на это внимание, обозначив в подзаголовке — «неисторическая парабола». И время действия в ней не очень определенно: где-то между 1860 и 1880 гг. «Ничего страшного, если даже костюмы будут из эпохи Киплинга, как это было в лондонской постановке»,- заверяет Арден в предисловии. Время может быть удалено несколько больше или меньше,- но существенно то, что оно уже оторвалось от современности. Важно и изобразительное решение пьесы, также данное самим автором: черные дома, черный уголь, черные костюмы угольщиков на белом снегу, алые мундиры солдат и шлемы с блестящими металлическими шипами. Важны броские локальные краски, емкие философские обобщения, как и подобает в аллегорическом, иносказательном произведении.
Порыв молодых авторов
Очень горяч и интенсивен был порыв молодых авторов к современной действительности, желание разобраться в повседневных национальных делах./ Но довольно быстро произошло видимое отступление к истории, к «мифотворчеству». Исторический маскарад, исторические костюмы оказались крайне необходимыми для дальнейшего обсуждения современных проблем. Также все настойчивее, определеннее стала проявлять себя к началу 60-х годов склонность молодой английской драмы к притче, возвышенному философствованию, назиданию.
Подвиг Антигоны
Ануйль мотивирует подвиг Антигоны с позиций конкретно-исторических и социально-философских — с позиций современности и на уровне мышления современности. Он отвергает понятие «рока» и ставит на его место понятие «истории» и «общества». Орф больше верит иррациональному «року», хотя и не так безусловно, как Гельдерлин. Орф рельефно и последовательно показывает три пути становления и само-сознания личности в столкновении с внеличным «законом государства».
Логика развернутых диалогов
Логика развернутых диалогов была представлена на сценах театров абсурда, как брехня, и заменена системой продуманных нелепостей.
Сама «субъективность» Сартра, будучи вывернута наизнанку, оказалась не чем иным, как очередной вариацией «объективации» мира все той же «проклятой необходимости», а отнюдь не пресловутой свободы.
Французский интеллектуализм военных лет
Целиком во власти истории.
Что пиранделлистская игра «двойниками», в отличие от гордого разума Ибсена и практического разума Шоу, представляет собой разум слабый, колеблющийся, использовавший «агностицизм» свой как элегантную ширму, прикрывающую позицию соглашательства и невмешательства. Надо, утверждалось в 50-е годы, как бы поставить Пиранделло на место: не в ряд все европейской, а «местнической» культуры провинциальной Италии начала XX века и 20-х годов со свойственным этим периодам итальянского развития историческим комплексом неполноценности.
Собственный «театр абсурда»
Современная английская драма
Драматизм образа Юрека
Конец Колина
Вторая поправка Мерсера
Первая поправка
Атмосфера страха
Творческая эволюция
Эксперимент строительства социализма
Внешняя картина