На позициях революционного марксизма большинство западных драматургов не стоит. Но разве только марксисты не приемлют капитализма? Буржуазный строй жизни в целом или во многих своих важнейших чертах осуждается значительным количеством людей, живущих на Западе. Среди драматургов, о которых здесь идет речь, нет почти ни одного, который принимал бы его как отвечающий природе человека.
Элиот считает, что сын может отвечать за грехи отца. Более того, искупление в данном случае совсем не лишает его собственной свободы, ибо заставляет остро почувствовать греховность мира и найти единственно правильный путь — путь объединения с волей бога.
Режиссер и актер в образе Тартюфа хотели дать не столько обобщающий «тип», сколько индивидуума с присущими ему психологическими чертами. Перед зрителями предстал один из современных политических авантюристов, пройдох и циников, которые под маской лести, смирения и демагогических речей ловко маскируют свои темные дела. Образ приобретал остро современное политическое звучание. Это был коварный и жестокий враг, против которого нелегко бороться. Театр словно предупреждал зрителя об опасности поддаться влиянию сегодняшних тартюфов — наглых проходимцев, демагогов и шарлатанов.
В начале 50-х годов Э. Бентли выступил одним из самых целеустремленных противников «французской традиции …снов и визионерства», традиции отвлеченно-экзальтированного поэтического театра. Сценический мир «снов наяву», «сновидческий театр» представлялся тогда Э. Бентли оборотной стороной вчерашнего фашистского тоталитаризма. Религиозно-экстатическое чувство, к которому взывает нео символистский театр, казалось критику сродни экстазу штурмовиков. И то и другое воплощает «современное бегство от свободы, от решений, от личности».
Формализованный язык жестов и знаков восточного театра, призванный передать абстрактное понятие или душевное состояние, не прибегая к его конкретному воплощению, становится, как и нарочитая условность в экспрессионистском театре, посредником между режиссером, пускающим в ход всю эту машину, и зрителем, вычитывающим из этой схемы собственные чувства и решения. Кстати, противопоставив эти два последних слова, можно еще раз увидеть разницу между позициями Арто и Брехта, тоже интересовавшегося восточным театром. Выступая против принципа сопереживания аристотелевской драмы, Брехт ссылается на древнейший азиатский театр, «театр представления». Но в театре Брехта зритель должен прийти к пониманию законов, управляющих жизнью человеческого общества, а в театре Арто он должен быть потрясен и взволнован, почувствовав жестокость и враждебность единого и непонятного закона вселенной.
Наряду с плодотворными опытами обращения современной английской драмы к народному творчеству, к подлинной музыкальной культуро народа с самого начала можно было встретить в отдельных произведениях и тенденции к псевдо-народности. Любования экзотикой жизни «на дне» избежали по все. Стилизация под псевдонародное зрелище чувствуется, в частности, в драмах Бернарда Копса. Такую стилизованную «оперу нищих», оперу бродяг представляет собой его пьеса «Сон Питера Мэнна». Торговцы п их дети, жители и деятели рыночной площади, изображенные в пьесе, в большой мере театрально условны и чрезмерно чувствительны. Это — не народное музыкальное представление, а скорее весьма ординарная коммерческая оперетта, неглубокая по своему содержанию, хотя в ней говорится и об угрозе атомной бомбы, и о бессмысленности войн, а в наивных развлекательных куплетах как будто даже выражен протест против погони за деньгами.
Сартр как субъективный идеалист, естественно, ставил с ног на голову эту диалектику, а вернее сказать, видел в ней извечную трагическую антиномию. В поздних пьесах Брехта, особенно в его «Галилее», ясно, что великий драматург уже видел, что в мире царствует не одна только социально-историческая необходимость, но, как показал исторический опыт, трагические противоречия тяготеют над самим человеком, а не только над миром, его окружающим.
Не значит, что уже видна реальная перспектива социального переворота на Западе,- некоторые процессы, как оказалось, имеют более длительный характер, чем хочется людям,- но что кризис общества налицо, об этом драматургия Запада свидетельствует со всей непреложностью.
Одна из простейших сложностей этого рода состоит, например, в том, что в таких сильных капиталистических странах, как США и Англия, рабочий класс активен преимущественно в борьбе за свои экономические интересы, добиваясь все большего материального благополучия в рамках существующей общественно-политической системы. Ничего подобного тому, что имело место в 30-е годы, после мирового экономического кризиса, в названных странах не наблюдается. Но и там, где старые, привычные и понятные формы общественно-политических противоречий сохраняются,- во Франции, в Италии,- театр почти не фиксирует их. Я не могу предложить объяснения, но это факт. Только кино в искусстве неореализма в некоторой степени отразило прямые противоречия общественно-политической жизни.
Вполне естественно, что оперное благозвучие в беспросветной социальной трагедии упрощает проблему в ее художественном решении. Недаром и многие художники, и наиболее чуткая часть слушателей до сих пор сомневаются в возможности вообще пропеть онеру, например, о фашистских лагерях смерти, даже если такая опера хорошо «сделана». А между тем. подобные произведения время от времени появляются на оперном горизонте.